– Я тороплюсь? – Зимобор сначала его не понял. – Ах вот ты про что! Отец еще не погребен, а ты уже престол делить начал? Ну, братец! Знал я, что ты болван, но что настолько!

– Это я болван? Да ты, смердий сын…

– Замолчи! – резко крикнула на младшего брата Избрана. Как раз вовремя – Зимобор уже прикидывал, не дать ли ему немедленно в челюсть, чтобы немного полежал спокойно и вспомнил, что старших надо уважать.

Буяр умолк – Избрану он немного побаивался. А она стояла выпрямившись и сжав руки, только ноздри красивого тонкого носа слегка подрагивали. Буяр слишком глуп и прямолинеен – вовсе незачем ссориться со старшим братом так быстро и открыто.

Зимобор перевел взгляд с сестры на брата. Прежний мир разбился в мелкие черепки, и он не знал, как дальше быть. Им и раньше случалось ссориться, но никогда раньше у него не было ощущения такого непримиримого противостояния. Умер их общий отец – и все трое стали чужими друг другу. Раньше им было нечего делить – а теперь между ними встал смоленский престол, и эта могучая преграда прочно заслонила их родственную привязанность.

Не найдя что сказать, Зимобор махнул рукой и вышел. Он с дружиной должен ехать, а эти двое, если не хотят, могут оставаться. Но он знал, что они не останутся и не позволят ему одному вернуться в город, где больше нет князя.

– Надо же… – вздохнул Русак, слушая, как в сенях раздаются торопливые шаги Зимобора. – Только-только народ раздышал… Думали, теперь бы жить да радоваться… А вот поди ж ты…

– Все голодуха эта проклятая! – вздохнула старая нянька Избраны, сопровождавшая княжну. – Все она…

Два последних года выдались очень тяжелыми: хлеба едва хватало до середины зимы, дальше спасали только дичь и рыба. Сколько-то зерна удавалось купить на юге, но тяжело приходилось всем. Весной стало легче – теперь помогали прокормиться дикие травы. Даже княжеские дети узнали вкус печеных корневищ камыша и рогоза, похлебок из сныти, подорожника, борщевика, спорыша и других трав, хлеба из болотного белокрыльника. Из ила лесных озер вилами вытаскивали его толстые корневища, промывали, сушили на солнце или на печках, мололи, несколько раз заливали муку горячей водой, чтобы удалить горечь. Мучнистые корни белокрыльника, желтой кубышки, белой кувшинки заменили рожь и пшеницу. В горшках кипели стебли, листья, корни – клевер и щавель, лук и козлобородник, крапива и лебеда, лопух и папоротник, скрипун-трава и трава-дедовник, хвощ, ряска, пастушья сумка и звездчатка-мокрица, молодые побеги ракиты и сосны, – оказалось, что есть можно все. Как говорится, не то беда, когда во ржи лебеда, а то две беды, когда ни ржи, ни лебеды.

И вот когда зима наконец осталась позади и все живое воспрянуло навстречу жизни, эту новую жизнь роду смоленских князей придется начать с похорон…

Весь день занимались разделкой добычи и засолкой мяса – бросить еду сейчас было бы недопустимо, даже если бы провалился в бездну весь Смоленск, – и выехали из Полоха под вечер. Плыли вниз по Днепру, свежий ветер позволял поставить паруса, помогая мощному течению, и ладьи неслись, как белые лебеди по небу. Только никто этой быстроте не радовался. С одной стороны, всем хотелось оказаться поскорее в стольном городе, а с другой – страшно было увидеть его осиротевшим, и к концу пути никто особо не стремился. Грести пока не требовалось, усталые кмети спали сидя, привалившись один к другому.

Зимобор тоже устал, но заснуть не мог, хоть Чудила и предлагал ему местечко у кормы, где даже можно было прилечь. Он только смотрел, как проплывают мимо черные берега, неразличимые леса, как блестит вода под луной, словно дорога, вымощенная чистым серебром.

В свершившееся несчастье не верилось. Зимобор ловил себя на ощущении, что не хочет окончания этого пути, не хочет видеть дом, в котором больше нет отца. Он привык разъезжать по городам и погостам, когда один, с ближней дружиной [7] , когда с Буяром или кем-то из бояр, и всегда с удовольствием возвращался домой, зная, что отец с нетерпением ждет их, что у него готовы и еда, и баня, – поневоле домоседствуя, князь Велебор держал в руках все обширное хозяйство и знал его лучше женщин. Его добродушие и заботливость придавали дому уют, который делает родовой очаг священным, объединяя и ныне живущие поколения, и ушедшие, и еще не родившиеся, как единый для всех остров в потоке времен. А теперь сам князь Велебор из живых перешел в «предки».

Без него это будет совсем другой дом, не тот, где князь любил вечерами запросто посидеть на крылечке, ожидая возвращения детей и вырезая очередной посох – князь раздавал посохи собственной работы всем смоленским старикам, но и дома по углам вечно стояло несколько незаконченных. Посохи остались, а хозяина их нет, и никто их уже не доделает… Князь Велебор не сидит на крыльце – он лежит в опочивальне, неподвижный и безгласный, и никогда он никого не встретит, и даже их, своих любимых детей, не увидит, когда они придут попрощаться…

В глазах защипало, горло сдавила судорога. Осознание потери входило в сердце, как острый нож, от душевной боли перехватывало дыхание, и не верилось, что от этой боли нет лекарства, как нет больше отца. Тот терем, где князь Велебор сидит на крылечке, теперь вознесся в Правь, и там он будет стоять вечно, не ветшая, и солнце над ним никогда не зайдет…

Утром пристали передохнуть на опушке дубравы, поднимавшейся по склону пологой горы. Для княжны Избраны раскинули в тени орешника толстый пестрый ковер; она сидела с невозмутимым и отсутствующим видом, а мысли ее были где-то далеко.

Вот уже почти сто лет прошло с тех пор, как племенем днепровских кривичей-смолинцев правили князья из рода Твердичей. С тех давних пор, когда древний прародитель, которого называли Кривом, привел сюда свое племя [8] , смолинцы на общенародном вече выбирали себе князей для мирной жизни и воевод – для военного времени. Князь Тверд был избран еще в те времена, когда смолинцы только пришли на берега Днепра. После него племенем правили князья из других родов, но прадед Велебора, тоже Велебор, сумел передать власть своему сыну Радогосту, а тот своему. Как требует обычай, вече выбирало нового князя после смерти прежнего, но в последних трех поколениях выбор делался между детьми умершего, то есть потомками Тверда.

Теперь выбирать предстояло из двоих – наследником мог стать или Зимобор, или Буяр. И выбор смолинцам предстоял нелегкий: Зимобор был старше, но род Буяра по матери был гораздо знатнее. Старшинство и знатность соединяла в себе Избрана – но она женщина!

А ведь родись Избрана мужчиной, лучшего князя нельзя было бы и выдумать. Девушка была умна, честолюбива, решительна, отважна и тверда духом. В шестнадцать лет княжну выдали замуж за одного из вятических князей – князь Велебор пытался проложить с помощью этого союза пути на Юлгу [9] , к богатейшим рынкам восточных стран. Но всего через год муж Избраны погиб в борьбе с соплеменниками, а юная вдова предпочла вернуться к собственным родичам. Как она уезжала с берегов Оки, охваченных войной, – это была отдельная песня…

Через семь лет юная вдова, как позволяет обычай, снова уравнялась в правах с девицами: с облегчением сбросив ненавистый темный платок, она, как прежде, блистала на девичьих гуляньях своей роскошной косой. В руку толщиной и длиной почти до колен, «как у вилы», светлая, почти как серебро, она лишь чуть-чуть отливала мягким золотистым блеском. Избрана поражала всех гостей, и даже за морем, благодаря болтливости купцов, шла слава о ее красоте, уме, истинно княжеском достоинстве. К ней не однажды сватались, двое князей из низовий Днепра нарочно для этого приезжали в Смоленск, но выходить замуж снова Избрана не хотела. Никто не знал, чего она дожидается, и бытовало мнение, что княжна собирается со временем сменить мать в храме Макоши и стать верховной жрицей племени – это и предписывалось обычаем для женщин ее происхождения.